После победы в первой Карабахской войне… Да-да, именно победы! Если можно победить потеряв более двадцати миллионов человек, то потеря шести тысяч это, считай, всухую.
Кто знает, какой он — праздник победы в опустевшем доме? И это не важно. Один бразильский тренер говорил — не важно сколько голов нам забьют, важно, чтобы мы забили на один больше. Странно применять эту футбольную логику к войне, но у войны много странного, особенно внутри.
Так вот, после победы в первой Карабахской войне мы радовались и праздновали день победы каждый год. Не одно поколение выросло на этом позитиве. Вот если бы мы проиграли, наверное было бы очень грустно, ведь столько ребят погибло. Наверное наш враг, который тогда проиграл, и так ему и надо, очень грустил все эти годы. Наверное наша радость усиливала эту грусть, и так ему и надо, врагу.
Все эти годы наш враг стиснув зубы готовился к новой войне. Ему очень хотелось взять реванш и сравнять счёт. Чтобы теперь о՛н радовался и праздновал победу, чтобы теперь о՛н забил на один гол больше.
Тонко чувствуя неприкрытое настроение врага, мы, между праздниками победы, активно готовились к новой войне. В рамках наращивания оборонной мощи, в самом центре Арцаха была построена мощная и неприступная церковь. Церковь — это венец оборонной системы, но не единственный узел. По всей стране на стратегически важных высотах были установлены кресты. Может показаться, что это простые кресты, но нет, то были кресты с подсветкой.
И вот, матч реванш начался.
Враг был полон решимости и не обременял себя выбором средств. Обстреливались как военные и стратегические объекты, так и дворец культуры, больница, роддом и даже церковь. Ладно роддом — новых нарожают, но как можно уничтожать культурное и духовное наследие? Как можно стрелять по святой церкви? Это же вандализм!
Поскольку нельзя было эвакуировать церкви, пришлось эвакуировать хотя бы людей — малышей, женщин и даже стариков.
Эвакуацией руководил молодой парень. Ни военный, ни гражданский, а просто парень, который решил организовать эвакуацию. Его штаб находился в последнем городе до зоны боевых действий. Все, кто откликнулся на его зов, съехались на своих машинах и собрались возле штаба. Мы ждали темноты, чтобы под покровом ночи начать своё дело, а он, тем временем, давал нам ценные указания и проводил инструктаж.
Несмотря на серпантины и взорванные мосты, нужно было ехать очень быстро и без фар, а в населённых пунктах — и без подфарников. Туда ехать колонной, обратно — как получится. Если в пути нас кто то будет останавливать, даже военные, ни в коем случае не тормозить, возможны диверсии. И главное, в случае атаки с воздуха, резко остановиться, быстро выбежать из машины в разные стороны и лежать до окончания бомбёжки.
У парня всё чётко было расписано. Он раздал нам задания, указав все необходимые подробности. С темнотой мы невидимой колонной тронулись в путь. Я должен был отдать военным товары и на своей семиместной машине вывезти 12 человек. Они ждали меня в той самой мощной и неприступной церкви.
Мы въехали в Карабах и через несколько километров остановились. «Ну вот, диверсия, так я и знал» — мелькнуло у меня в голове. Но это была не диверсия, просто ребята, другие водители, решили остановиться и выпить на святой арцахской земле. Не только выпить, но ещё и закусить и даже тосты произнести. За святую память погибших героев, и за тех, кто нас сейчас там ждёт, и за нас — кто скоро вывезет их из под обстрелов. Хорошо, что водки было мало, а аппетит у живых героев был отменный. Скоро мы снова тронулись, и через пол часа я уже был у церкви.
Военных я легко нашёл, поскольку они сами меня нашли. Они быстро забрали свой товар и, по братски обняв меня, скрылись в темноте. Осталось найти моих 12 человек и быстро вывезти их.
У церкви было абсолютно темно. Ни фары машин, ни фонарики, ни свет от телефона. Ничего нельзя было включать. Лишь светофор вдали уныло моргал жёлтым светом, напоминая, что когда-то здесь всё было иначе.
Я решил обойти кругом церковь, в надежде найти своих 12 человек. Проходя мимо церковной арки, я услышал там какой-то шорох. Я подошёл поближе, как вдруг, из темноты на меня вылезла рука. Освещённая тусклым лунным светом, худая старая рука, похожая больше на куриную лапу. За рукой как из могилы исходил чуть слышный глухой стон:
— Сынок. Ереван. В Ереван, сыночек.
За голосом появилась худая старуха с протянутой рукой, сгорбившаяся над своей палкой. За старухой появилась ещё старуха и ещё и ещё. Их было там очень много, но забрать я мог только своих 12 человек — детишки, молоденькая мама с грудничком, старик со старухой и женщина с короткой стрижкой и толстой жопой.
Они садились в машину очень медленно. Дети игрались — для них это было приключением. Молоденькая мама всё возилась со своим грудничком и нескончаемыми пакетами с вечно рвущимися ручками. Старик со старухой еле двигались и ругались меж собой, сваливая друг на друга вину за задержку. А женщина — с короткой стрижкой и толстой жопой.
Глядя на свой экипаж, я вспоминал главный пункт инструктажа — быстро разбежаться и лечь.
Кое как рассадив их, я быстро раздал им пакеты, чтобы не останавливаться когда их стошнит на серпантинах, и довёз до самого Еревана. Там, в назначенном месте, уже ждали их взволнованные и перепуганные родные.
Выходя из машины, дети всё играли и дёргали друг друга, даже не понимая, что с ними происходит. Молоденькая мама оказалась настолько скромной и целомудренной, что даже не посмотрела на меня и не попрощалась. Старуха, с выплаканными до дна глазами, обняла меня, и, со словами “քե մատաղ ինիմ, բալա ջան” (благославление на местном диалекте), раз сто поцеловала во все щеки. Старик, который еле двигался, вдруг, так сжал мою руку, что я и без слов всё понял. И, наконец, женщина, с короткой стрижкой и толстой жопой, которую никто не пришёл встречать, качая головой и всем остальным телом, презрительно швырнула мне:
— Я знаю, что за эти перевозки вам хорошие деньги дают. За такие деньги мог бы и до дома довезти.